Я ненавидела его.
Я ненавидела то, что он вызывал во мне такие странные чувства.
Я ненавидела, потому что он имел так много, в то время как моя дочь не доживет и до подросткового возраста.
Я ненавидела его безо всякой причины. Он был исключительно тем, куда была направлена моя ненависть. В этом не было смысла, это было нерациональным, но мои кулаки сжались, когда я, наконец, признала чувство беспомощности, от которого страдала. Я пряталась от него в течение трех недель, делая вид, что могу справиться, но понадобился нелегальный бой, чтобы показать мне, насколько лживыми были мои эмоции, и насколько разрушенной сделал меня диагноз Клары.
Если бы во мне было меньше здравого смысла, я бы записалась на ринг и сама его ударила. Я хотела его ударить. Я хотела кусать, наносить удары и причинять так много боли, какую в себе чувствовала.
Я хотела пойти на войну, сражаться и выйти победителем, так я могла бы спасти Клару.
Эверест огрызнулся и замахнулся на Фокса. Потом кинулся на него, и они упали, продолжая бороться, матерясь друг на друга.
Фокс резко вскинул руку и ударил Эвереста в живот. Отчего тот остановился и заскрежетал зубами от злости, перед тем, как замахнуться и нанести ответный удар.
Увернувшись, Фокс повернулся и ударил противника кулаком в область печени. Я не могла отвести взгляда от его лица. Когда он нанес удар, то поморщился от боли, но затем яростно улыбнулся, становясь злее, когда борьба продолжилась.
Он был полностью в своей стихии, и я начала опасаться за Эвереста. Он мог быть больше, но в Фоксе было что-то, чего не было у его противника.
Никакого раскаяния.
Никакого уважения к жизни.
Толпа засвистела, когда Эверест нанес удар Фоксу в голову.
Вместо того чтобы, готовясь к другому удару, уйти в сторону, Фокс рассмеялся. Звук его смеха звоном раздавался по клубу и, сплетаясь с музыкой, обретал психопатическое звучание.
Эверест закричал:
— Ты чертовски сумасшедший сукин сын.
Фокс не ответил. Перемещаясь на расстоянии удара, он нанес серию из четырех быстрых ударов. Вместо того чтобы упасть, Эверест сделал неуклюжий выпад вперед, заставляя Фокса отступать, пока его огромные кулаки впечатывались в бока и щеку Фокса.
Эверест прикоснулся к щеке Фокса.
Шрам.
Единственное место, к которому я бы никогда не осмелилась прикоснуться. Это казалось почти кощунственным.
Затем Фокс остановился. Он безразлично опустил руки, оставляя тело незащищенным. Потом что-то произнес, и Эверест замер.
Я сделала шаг вперед, нуждаясь быть ближе, нуждаясь слышать. Я никогда так не погружалась в бой. Несмотря на то, что я сожалела об этом и ненавидела, когда причиняют боль, и мне было непонятно стремление к доминированию, все равно не могла заставить себя оторваться от этого зрелища.
— Ты хочешь вырубить меня? Будь моим соперником, и чертовски постарайся это сделать, — голос Фокса звучал грубо и гневно. Акцентировано. Он опускал лишние слова, делая акцент на других, заставляя меня задрожать всем телом.
Эверест кинулся вперед, размахивая кулаками, как дубинками. Один удар пришелся Фоксу по скуле, другой с силой врезался в живот. Но вместо того, чтобы согнуться от боли и начать отступать, Фокс сделал наоборот.
Он расправил плечи, становясь во весь рост. Потом зажмурил глаза и, казалось, что он пьет боль, подпитывается ею.
В одну минуту он казался довольным, в следующую — кинулся на Эвереста, и они вместе тяжело упали на пол. Ноги переплелись с ногами противника, руки — с руками. Фокс один сильным выпадом разбил коленную чашечку Эвереста.
Гора взревел от нестерпимой боли и начал отпихивать Фокса, сгибаясь от боли, как ребенок, а не как сильный мужчина, он кричал, источая неподдельный страх.
— Слезь с меня, ублюдок!!!
Мгновенно, Обсидиан наотмашь ударил Эвереста лицом об пол, ломая ему нос. Потом снова его пнул и взял в захват его шею. Усиливая хватку, Фокс медленно душил его.
Эвереста покидали все мысли о борьбе. Я знала этот переход от борьбы к выживанию. Я сама много раз была его жертвой.
Отмахиваясь как неповрежденной, так и сломанной ногой, он все равно продолжал бороться. Он пытался сбросить руку Фокса, но это было бесполезно. Фокс использовал момент, чтобы заломить руку Эвереста за спину.
Толпа скандировала, когда Фокс откинулся назад, сжимая противника.
Мое сердце громко колотилось, вызывая приступ тошноты.
— Раздави его.
— Уничтожь его.
Фокс не обращал внимания, только сильнее душил противника, постоянно выкручивая его руку все дальше и дальше.
Когда его плечо было вывихнуто, Эверест издал слабый стон и, потеряв сознание, безвольной массой рухнул на пол.
В тот момент, когда противник отключился, Фокс поднялся на ноги и кивнул толпе. Вытирая кровь из носа, он нахмурился, обнаружив дыру на своей рубашке.
И тут я впервые заметила, что на протяжении всего боя он оставался полностью одетым. Он предпочел лучше испортить свою одежду, чем вести бой без рубашки.
Почему?
Фокс один раз махнул рукой толпе, ответом ему был рев признательности.
Этот мужчина был любимым, устрашающим или вызывающим ненависть, а может, все три пункта одновременно.
Я смотрела на него, и смесь интереса и страха вновь распространила мурашки по моей коже. Что-то говорило мне, что толпа не оказывала бы такого радушного приема, если бы они знали, что он прячет за этими бледными, почти бесцветными глазами. Во время боя он был бесчеловечным, сражаясь без мысли или жалости.