Разрушенные (ЛП) - Страница 38

Зел повернулась ко мне, оглядывая комнату и закончив рассматривать скульптуры. Она не выглядела, как будто хотела сбежать или пытаться привести меня в порядок. Она принимала шрам, как будто он не портил меня, как будто, он просто... был.

Принятие.

Что-то болезненно дернулось в моей груди, вытаскивая незнакомые эмоции из глубин, которые я не понимал.

Я был прав насчет нее. Она была волшебной — околдовывая меня, и сильнее затягивая меня в свои сети.

Внезапно, ко мне пришло непреодолимое желание боли. Я нуждался в ней. Я жаждал ее. Только боль могла помочь мне снова ясно видеть.

Улыбнувшись мне, Зел молча двинулась к кровати. Черные простыни, черное покрывало. Все черное. Мне было некомфортно с любым другим цветом. Я не заслуживал ни одного другого цвета. Черный был цветом дьявола, смерти. Черный был мной.

Комната была огромной. Гостиный уголок располагался справа, ванная слева, и огромная кровать в центре, на возвышении. Кровать выглядела так, будто она попала сюда прямо из зачарованного леса. Кованые железо и бронза, были отчеканены в иллюзии ветвей и сучьев, закутывая кровать в призрачные деревья.

В момент, когда Зел села на кровать и осмотрела комнату, я знал, что совершил огромную, гребаную ошибку.

Я не мог спать рядом с этой женщиной. Я могу убить ее.

Я не могу позволить ей касаться меня. Я покалечу ее.

Я был долбаным идиотом, думая иначе.

Это не имело значения: если или как, или может быть. Это было так несомненно, как девиз, выгравированный на моем пороге. Таким же жестким и неуступчивым, как обстоятельства, в которых я утонул.

Ты должен забрать жизнь, потому что это твое единственное предназначение.

Моя единственная цель. Единственная причина, почему я все еще жив.

Сжимая кулаки, я попятился к выходу.

— Оставайся здесь. Не покидай комнату.

Зел встала, приоткрыв рот в немом вопросе, но я не ждал.

Шагнув за дверь, я ушел, закрыв ее снаружи.

Бункер был моим раем, погребенным между фундаментами домов. Здесь я мог расслабиться, насколько мог, и, как правило, притвориться, что остального мира и проблем не существует.

Я глубоко дышал, когда отпер дверь и вошел в знакомое пространство. Запах металлических стружек, инструментов, и вонь смазки и парафина поприветствовали меня.

Я не был высечен из денег и золота. Я был высечен изо льда и камня. Я спал в яме больше ночей, чем спал в кровати, потому что был выбран.

Они говорят: «Выбран», я говорю: «Украден».

Иметь место, как это, под землей, с неотшлифованными стенами и низким потолком, давало мне передышку, давало мне логово.

Толкнув в сторону статую обезглавленной женщины, я пытался стереть Хейзел из своего разума.

Ее темные волосы, ее понимающие глаза, ее храбрый внешний вид. Я не мог перестать думать о ней, ходя из стороны в сторону, касаясь своих скульптур, вспоминая свое прошлое, которое я хотел забыть и похоронить.

«Она может уйти. Ты оставил ее одну».

Я не доверял замкам, что они могут удержать ее, если она действительно захочет уйти. Сталь внутри нее соответствовала стали внутри меня, и знание, что я не могу заставить ее остаться, сводило меня с ума.

Перед глазами был туман. Усталость и стресс сказались на мне.

Дерьмо, что я делаю? Я должен подняться наверх, чтобы взять то, за что заплатил. Я должен глубоко погрузиться в нее, и искать хоть какое-то подобие счастья. Я не должен убегать, как чертова киска.

Я взял молоток, сжимая деревянную ручку в кулаке.

«Сделай это. Это поможет тебе».

Позволяя внутреннему голосу уговаривать себя, как это было каждый раз, обещая сладкое облегчение.

Положив руку на станок, и плотно прижав ладонь к поверхности, я смотрю на нее в первый раз за это время. Испещренная крошечными шрамами, исколотая застрявшим в ней серебром, моя рука выглядела старой и отвратительной. Стремление хлопнуть молотком по одной из костяшек пальцев снедало меня, пока я не задрожал от потребности в боли, и капли пота не скатились по моему виску.

Разрушив чары, я медленно опустил молоток и перевернул руку, чтобы посмотреть на свою ладонь.

Как только, два года назад, я обрел свободу, несколько дней я провел, с щетками и мылом в руках, стирая отметки.

Очищая, стараясь убрать три символа, которые были на мне. Только агент мог знать, что они означают, что я — чье-то создание, чьей целью было только драться и разрушать.

Сейчас это неотчетливые линии; они до костей наполняют меня ненавистью и страхом. На обеих ладонях есть отметка: римская цифра III.

Я весь напрягся, желая, чтобы Гора Эверест сделал свою работу лучше, ударив меня сегодня. Это означало, что я бы получил то, в чем нуждался, прежде чем трахнуть Хейзел.

Напоминание о том, почему я сюда спустился, выдернуло меня из моих мыслей, и я осмотрел полки и бочки, полные металла.

Я должен решить проблемы с моей реакцией на ее прикосновения ко мне, но как?

Независимо от того, какие решения я придумаю, все закончится плохо. Я не мог надеяться на ее подчинение. Это означало, что я должен ее удержать. Водить ее на поводке, как домашнее животное, которое купил для использования. Но если я удержу ее, нейроны в моем мозге будут думать, что она жертва.

Она жертва. Dobycha.

Я ошибся, использовав свой родной язык. Я назвал ее «добыча», по-русски. Интенсивные курсы языка, который я наспех зазубривал, когда первый раз приехал в Сидней, на мгновение, покинули меня. Я не мог больше использовать свой родной язык. Это было небезопасно.