Разрушенные (ЛП) - Страница 39

Сердце забилось, когда я думал о том, как легко было заговорить на родном языке — какой неидеальной была моя жизнь.

Дерьмо, в этом случае, я, возможно, заплачу ей завтра, чтобы она проваливала к черту. Мне не нравились эти мысли. Эти гребаные слабые мысли, что ворошили мое прошлое.

«Ты никогда не будешь обнаженным рядом с ней».

«Ты никогда не почувствуешь ее руки на своем члене».

«Ты никогда не будешь в состоянии иметь полный контакт с ее телом».

«Ты, в конечно итоге, свернешь ей шею».

Я был долбаным идиотом.

Я бы хотел не обратить внимания на нее.

Подойдя к тигелю, с куском предварительно расплавленной в центре бронзы, я включил печь и направил инструмент в языки пламени.

Сознательно погрузив себя в работу, я игнорировал мысли о том, какой хреновой была моя жизнь, щелкнув переключателем шлифовального станка и полировщика. После того, как я распутал серебряную цепь, которую часто использовал, ко мне в голову пришла идея. План, как держать Зел в безопасности от меня, или настолько безопасно, как это возможно.

Пока я работал, шли минуты. Это успокаивало мой разум, создавая небольшую иллюзию мира.

Проходили часы, я играл с металлом, огнем и потом. Работать с таким сложным материалом, было напоминанием, что какими бы высеченными из камня мы не были, мы всегда можем измениться. Мы могли формироваться и адаптироваться, и стать чем-то новым, даже куском железа.

Я должен сохранять веру.

Я мог измениться.

Через некоторое время.

Сев на табуретку, я отключил мысли и начал превращать кусок цепи в тюрьму.

К тому времени, как я закончил, солнце окрасило горизонт в розовый и золотой. Поднимаясь по лестнице из своего логова, крепко держа в кулаке свое творение, я тяжело вздохнул с облегчением.

Через стеклянную крышу, по центру дома, разливались теплые солнечные лучи. Знакомое напряжение покинуло мое тело.

Ночь закончилась. Вернулся день.

С каждым шагом приближения к комнате, я сильнее сжимал серебро. Я чертовски надеялся, что это сработает. Тихо открыв дверь, я прошел по ковру, специально ступая по ярким пятнам утреннего солнца. Не было никаких занавесок или огромных двойных штор. Ничего, чтобы блокировать яркий свет.

Это было еще одной вещью, к которой Зел придется привыкнуть. Я никогда не спал в темноте.

Ночь длилась часами — полная ужаса и страха. День был моим единственным шансом быть на свету — небольшим окном, когда должны были уйти воспоминания.

Ночь принадлежала моему прошлому. День принадлежал моему будущему.

Спящая женщина лежала, зарывшись под моими простынями. По плечи она была накрыта одеялом, а обе ее руки находились под подушкой на уровне ее щеки.

Мое сердцебиение участилось. Она находилась в моем пространстве. Ощущая запах моего покрывала, она спала на моей стороне кровати.

Я хотел сорвать с нее защиту и коснуться ее. Мне нужно было найти искру, энергию, которая существовала между нами. Напомнить, почему я был настолько безумен, чтобы попробовать это.

Но я не мог. Еще нет.

Для начала мне нужно было очищение.

Войдя в ванную, я снял одежду, бросив ее на пол. Положив то, что я сделал из тщеславия, я вошел в выложенный черной плиткой душ. Включил кран, и горячая вода мгновенно окутала меня своим жаром. Я включил ее так сильно, как это было возможно.

Было больно. Вода обжигала. Ошпаривала кожу. Но я не смешивал ее с холодной.

Огненный дождь что-то делал со мной, то, что не мог никто другой. Он был моим лекарством.

Я где-то читал, что наносить вред самому себе — это крик о помощи. Верный признак личной потребности в психологическом вмешательстве. И они были правы. Однако я не кричал о помощи, когда вынуждал свое тело стоять под потоком кипящей воды. Я нашел спасение.

Боль помогала. Причинение страдания давало мне крошечный кусочек спокойствия. Это стирало немного испорченности. Это было моей версией музыки для медитации и успокоения. Это останавливало меня от взрыва.

Моя кожа превратилась в цвет красного лобстера. Я вздрагивал от сильного желания умчаться от ударов страдания, но стоял и принимал наказание.

Прошло пять минут, которые показались вечностью, но я ни разу не посмотрел вниз. Я ни разу не пробежал руками по своей плоти, или трогал новые рубцы от травм и шрамов. Я знал каждый дюйм своего жестокого прошлого, и желал, чтобы оно не было таким очевидным на моей коже. Я никогда не дрочил, и не пытался найти быстрое освобождение.

Я был приучен не чувствовать ничего, кроме желания подчиняться.

Мое тело было не моим, чтобы трогать или смотреть. Оно принадлежало им. До сих пор.

Трясущейся рукой, я повернул кран с холодной водой и застонал, когда ледяные капли успокаивали мою обожженную плоть.

Эта боль от двух сильных воздействий, удваивала облегчение.

После разрушения себя льдом, я выключил воду и вышел из душа.

Избегая смотреть на себя в зеркале, я обернул полотенце вокруг своей талии и вошел в темную комнату. Убедившись, что Хейзел еще спит и не застанет меня голым, я беззвучно вышел на солнечный свет.

Войдя в гардеробную, я сбросил полотенце и быстро натянул на себя черные пижамные штаны и футболку. Даже один, я никогда не спал голым — никогда не рисковал быть неподготовленным.

Когда я снова был в одежде, то расслабился. Наряду с тем, чтобы скрыть кое-что личное, мои шрамы тоже были скрыты. Хейзел не нужно видеть повреждения, нанесенные мною самому себе, так же, как и заработанные на службе.